«У нас не было бы проблем с релокацией ни до, ни после 24 февраля»...

M&S Decisions, резидент инновационного центра «Сколково», с 2015 года выполняет математическое моделирование для глобальных и отечественных фармацевтических компаний, биотехнологических стартапов. Какие перспективы сегодня у этой отрасли в стране и почему M&S Decisions по-прежнему работает в России? Рассказывает директор компании Кирилл Песков.

— В условиях ухода западных компаний с российского рынка, проблем с импортозамещением специализированного софта и прочих не возникала ли у вас мысль о релокации?

— У нас не было бы проблем с релокацией что до 24 февраля, что после. В мире фармакометрики спрос на грамотных людей, умеющих хорошо моделировать, значительно превышает предложение. Поэтому для нас это вопрос исключительно того, где тебе лично и твоей семье приятнее и удобнее жить. Моя собственная карьера сложилась таким образом, что уже после окончания университета я работал исключительно с западными партнерами, в какой-то момент даже внутри глобальных компаний, продолжая базироваться здесь, в Москве. Возможно, моя ситуация уникальна, потому что я не экспериментатор, я теоретик. Мне не нужна сверхсовременная лаборатория, чтобы делать мою науку. Достаточно компьютера со специализированным софтом. А если говорить о нашей команде, то из двадцати человек решили релоцироваться только трое.

— У них есть возможность продолжать с вами работу удаленно?

— Мы пытались это делать, но у всех, кто релоцировался, качество работы упало настолько, что сотрудничество просто потеряло смысл. Хотя, по моему мнению, если люди заинтересованы в тебе, то вы найдете способ продолжать взаимодействие и через границу.

При этом понятно, что если мы хотим иметь экспертизу высокого уровня, то должны создавать для научных сотрудников здесь такие условия, чтобы они чувствовали себя комфортно и могли реализовывать свой научный потенциал. А труд их оплачивался бы на том же уровне, на котором они могли бы зарабатывать в других странах.

— Но чтобы компания не стояла на месте, развивалась, тем более в такой экзотической области, как ваша, нужна профессиональная связь с западными партнерами: обмен опытом, доступ к научным публикациям, базам и т.д. Сохраняется ли сейчас, в эпоху «отмены» всего российского, возможность такого сотрудничества?

— Я не видел каких-то откровенных ущемлений, когда с тобой просто перестают сотрудничать. Софт — отдельная история: принимается решение о прекращении его продаж, и все. Но в том, что касается реальных человеческих отношений с коллегами на Западе, никаких проблем лично у меня не существует. Научные публикации сейчас в основной массе в открытом доступе. В плане собственных публикаций — да, я слышал истории от коллег, что кого-то «отменяли», не давали публиковаться в научных журналах исключительно на основании того, что он имел российские корни. Я сам с этим не сталкивался. Но если такое вдруг произойдет, я просто больше никогда в жизни не буду сотрудничать с этими изданиями. Если они позволяют себе откровенно нарушать общие базовые принципы, значит, не стоит доверять им свои научные результаты. Но журналов, которые ведут нормальную политику, по-прежнему большое количество. Во всяком случае за эти полгода я не столкнулся ни с одним таким примером, а я все-таки около десятка статей подал за этот период.

— Ваши сотрудники — молодые люди 30–35 лет. Тот самый возраст, когда хочется и мир посмотреть, и себя показать. Допустим, приходит к вам такой сотрудник и говорит: «Я поехал, хочу поработать там». Что вы ему ответите?

— Прежде всего, скажу: сейчас в мире все очень быстро меняется, и если ты молод, то лучше потерпеть годик и посмотреть, как будет развиваться ситуация, куда, собственно, все это придет. Кроме того, я надеюсь, что история с ограничением выдачи виз россиянам разрешится благополучно, что можно будет получать визы и ездить на научные конференции. «Железного занавеса» нет.

Что же касается ключевых аргументов не в пользу релокации, это не совсем материальная вещь, но у нас в команде уникальная культура и ценности, которые позволяют работать на стыке науки и бизнеса. В глобальных фармацевтических компаниях такого нет даже близко. Мы стараемся позиционировать себя не как дорогущих научных консультантов, а именно как научных сотрудников. Делать фокус на принадлежности к академическим учреждениям старой формации, показывать, что мы представители научной школы, а не просто группа талантливых индивидуумов. В этом наше преимущество, и многие мои коллеги это ценят.

Средний возраст наших сотрудников чуть больше тридцати. Для науки, тем более для такой, как наша, где важно умение анализировать информацию, собирать все воедино, это если не детский возраст, то юношеский. Но у наших ребят главный рабочий инструмент — голова, мозги. Поэтому они анализируют все очень тщательно и, может быть, еще и в силу этого не торопятся принимать скоропалительных решений. Например, уезжать ради мифических плюсов, которые может дать работа в другом месте.

— Почему мифических? Нередко молодой человек рассчитывает на вполне конкретные преференции — собственную лабораторию, публикации в научных изданиях… Что вы можете противопоставить этому?

— Могу сказать, что по части возможности публиковаться перспективы у наших ребят настолько лучше, чем у их сверстников на Западе, что это даже несравнимо. Представляете, у нас они умудряются в свои тридцать лет уже по 15 статей опубликовать! На Западе если вы такое сделаете в лучшем случае к сорока, то будете считаться топ-ученым.

Но важнее другое: публикации — это даже не основное в нашей области. Главное — проектная деятельность. Мы все-таки работаем в индустрии, это не академия. Здесь надо постоянно доказывать свою значимость в реальных проектах. Честно признаю, тут есть определенные проблемы, потому что наши фармкомпании пока сильно отстают. И если мы не хотим, чтобы в дальнейшем наша страна потеряла фармотрасль в принципе, то государство должно стимулировать и развивать разработку новых оригинальных препаратов, то есть наиболее наукоемкую часть фарминдустрии. Пока же у нас в основном занимаются производством только дженериков и биоаналогов. Следовательно, не придумывают новые лекарства, а копируют старые.

— Что в этом смысле больше требуется от государства: чтобы помогало или чтобы не мешало?

— Чтобы помогало. Если посмотреть, как развивалась область разработки лекарств, например в Америке, то мы увидим, что очень многое было сделано государством, регулятором. Я говорю именно о научном вкладе. В их минздраве были созданы специальные подразделения — аналоги наших подведомственных институтов, которые до сих пор являются «законодателями моды». Именно эти подразделения придумывают новые методологии разработки лекарств. Они задают правила игры, и это стимулирует фарму давать ответы, реагировать. Только за счет такого диалога, симбиоза возможны прорывные разработки в нашей очень сложной области. Не могу сказать, что наш Минздрав что-то делает неправильно: они очень много всего делают полезного. Но именно в части научной составляющей государство должно предпринять какие-то шаги, чтобы преодолеть, по сути, бездну. Наша нынешняя регуляторная наука в области принятия решений по регистрации лекарственных средств в плане того, какая научная экспертиза используется в Минздраве и подведомственных ему структурах, отстает на два-три десятилетия, по моей оценке.

При этом мы знаем: какие-то вещи могут быть имплементированы достаточно быстро и не потребуют безумных инвестиций. Например, применение математического моделирования — его можно очень успешно внедрить и тем самым ускорить процесс разработки новых препаратов и вывода их на рынок.

• интервью