Лучший опыт

«Инвест-Форсайт» продолжае ... Артем Инютин: «Стартапам приходится искать международных стратегов»

Артем Инютин: «Стартапам приходится искать международных стратегов»...

«Инвест-Форсайт» продолжает знакомить читателей с руководителями ведущих инвестиционных фондов России. На этот раз собеседник издания — один из лидеров российского инвестиционного сообщества, сооснователь и управляющий партнер венчурного фонда TMT-Investment, сооснователь медиахолдинга РБК Артем Инютин. 

Артем Инютин

— Артем, как была создана ваша нынешняя венчурная компания?

— К 2010 г. мы с партнерами запустили уже более 70 различных стартапов как в рамках медийного холдинга РБК, так и отдельными проектами, и накопили большой опыт в разработке и в сделках по слиянию/поглощению компаний в нескольких странах. Мы все чаще задумывались о том, что в интернете с каждым годом возникает множество интересных новых технологических решений как для B2B, так и для В2С. И самим запустить стартап на каждую перспективную тему просто невозможно. Но вот в рамках венчурного фонда мы сможем войти в понравившийся нам стартап с любой технологией и географией. А поскольку к этому моменту мы активно работали не только в СНГ, но и в Штатах, и в Европе, то и фокус по географии проектов мы выбрали соответствующий. Поэтому в 2010 г. мы приняли решение о создании публичной венчурной компании, которая бы котировалась на LSE. Конечно, решение о публичности потребовало очень много сил и финансов, зато наши акционеры, в том числе западные, оценили беспрецедентный уровень прозрачности компании, когда каждая сделка прозрачна по входу, выходу и публикации всех новостей о проекте. Летом 2011 г. мы уже сделали свои первые инвестиции. Еще одна из интересных особенностей TMT Investments — он evergreen, то есть у нас нет небходимости закрывать фонд, мы почти ежегодно делаем допэмиссии и выходы, и портфель фонда сильно растет.

— Но почему вы решили завершить свою карьеру в РБК?

— После того как РБК был поглощен «Онэксимом», он потерял возможность молниеносно отвечать на запросы медийного рынка и быстро создавать новые продукты или апдейтить старые. А медийный холдинг потому и был лидирующим по аудитории (тогда совокупная месячная аудитория холдинга была 65 млн человек), продуктам и доходам, что многое делал первым или гораздо лучше других. РБК стал всего лишь небольшой частью огромной олигархической структуры, в которой ни у кого не доходили руки до холдинга. Действительно, многие ли бизнесмены захотят интенсивно заниматься бизнесом, который составляет 1% твоей компании? По моему мнению, застой в IT и медиа тождественен медленному умиранию ресурса. Конечно, можно было бы еще сколько угодно лет оставаться в комфортной и привычной для себя зоне созданного нами холдинга, но мы были уверены, что без олигархической структуры сможем создать гораздо большие бизнесы, чем оставаясь на позициях младших партнеров у олигарха. И, как показала жизнь, не ошиблись.

— Итак, вы ушли из РБК и создали собственный фонд. Какую специализацию для него выбрали?

— Наш инвестиционный фокус очень консервативный. Это в большинстве своем B2B-проекты таких тематик, как SaaS, подписка, маркетплейсы, e-commerce, Big Data, блокчейн. Мы сами чаще всего делали B2B-проекты и, как нам кажется, неплохо понимаем запросы бизнеса, как малого, так и больших корпораций. Кроме СНГ, нам очень комфортно работать в Штатах и Европе. Наша специализация — находить там быстрорастущие проекты. Десятка наших лидирующих проектов выросла с момента нашего первого раунда в 8-100 раз.

— Какими ресурсами сегодня располагает TMT Investments?

— Сейчас портфель фонда оценивается около $100 млн, за 7 лет он вырос в 3,3 раза. В настоящий момент мы стараемся делать 7-10 сделок в год с чеком от $300 тыс. до $1 млн. Как правило, чтобы сделать сделку, мы в среднем отсматриваем около 250 проектов. Кроме того, зачастую участвуем и во вторичных раундах. Наша задача — продолжать такими же темпами делать новые сделки, выходы и растить портфель фонда. Мы находим новые интересные ниши: год назад стали инвестировать в блокчейн: сделали 4 сделки и уже имеем 1 частичный выход.

— Какие наиболее интересные проекты и сделки вашего фонда вы могли бы назвать?

— На мой взгляд, одним из самых интересных проектов является наш первый «юникорн» (англ. единорог, компания, выросшая до $1 млрд) — европейский агрегатор такси Taxify. В настоящий момент проект имеет более полумиллиона водителей, 10 миллионов пользователей и работает в Европе, Австралии, Африке, ежегодно растет в несколько раз. А недавно они запустили в Париже еще один сервис — аренда самокатов для клиентов, которые хотят передвигаться на небольшие расстояния. Один из самых интересных проектов — подписка на предметы одежды и аксессуары — американский проект Le Tote. Очень мне нравятся также одна из лидирующих CRM в мире Pipedrive, одна из топ-10 систем проджект-менеджмента Wrike, созданная россиянином Андреем Филевым.

Замечательным является и проект подписки на пробники духов и косметику Scentbird, созданный россиянами. Мне хотелось бы упомянуть про проект облачного бэкапа данных Backblaze. Два года назад команда запустила еще один востребованный сервис — облачные вычисления для клиентов — и дала новый импульс роста, а клиентская база перевалила за полмиллиона! Очень динамично развиваются микросток Depositphotos россиянина Дмитрия Сергеева и американо-украинский проект облачных вычислений Sixa, а также американо-белорусский проект электронного документооборота PandaDoc.

— Поговорим немного о самом проблемном элементе венчурного бизнеса — выходах. На каких покупателей вы рассчитываете? Не кажется ли вам, что отсутствие покупателей — главная проблема российского венчурного рынка?

— На сегодняшний день мы сделали 44 сделки и 8 полных и 5 частичных выходов. Особенно приятно, что наши компании покупали Yahoo, AOL, биотехнологический гигант Monsanto, был выход через IPO. Конечно, одна из проблем российского рынка состоит в катастрофически малом количестве технологических компаний, а следовательно, потенциальных стратегов. Засилье монополий и доминирующей роли государства очень плачевно сказывается на российской экономике и ее IT-сегменте. Поэтому, к сожалению, российским стартапам не приходится рассчитывать только на местных стратегов, а приходится активно искать стратегов международных, что является очень сложной задачей. Конечно, если в доходах российского проекта есть большая западная составляющая, найти западного стратега гораздо проще.

— Как вы работаете с уже проинвестированными проектами? В каких случаях допускаете активное вмешательство в оперативное управление портфельными проектами?

— В обычном режиме мы ежемесячно общаемся с проектом по поводу результатов работы. Однако общение становится более интенсивным в моменты запуска новых направлений и продуктов в рамках стартапа, на бордах, в периоды привлечения новых инвестиций и переговорах о выходе. Как правило, очень много времени уходит на обсуждение финансовых и юридических вопросов, когда фонд помогает проекту выговаривать для себя более выгодные условия в различных сделках. Кроме того, фонд всегда делится своими связями по бизнесу, помогает с маркетингом, привлечением новых инвесторов и стратегов. Прямое вмешательство в оперативное управление мы признаем только в двух случаях: либо когда сам проект обращается с просьбой помочь, либо когда дела в проекте настолько плохи, что он находится в кризисе.

— Инвестиции в какие сферы, на ваш взгляд, ближайшее время будут особенно эффективны?

— Я думаю, что облачные проекты, шеринговая экономика, маркетплейсы, блокчейн и e-commerce продолжат хороший рост в ближайшее время. В долгосрочной перспективе верю в искусственный интеллект, финтех, дополненную реальность и роботов. Считаю, что по всему миру очень хорошие перспективы у краудинвестинга. Россия, конечно, даже среди развивающихся стран выглядит на этом рынке пока довольно бледно. Дело в том, что в нашем законодательстве, в отличие от европейского и американского, очень плохо прописаны коллективные инвестиции: круг участников, риски, права и обязанности, какие издержки. Поэтому нашим инвесторам особенно важно работать с проверенными и надежными площадками-лидерами: StarTrack, Aktivo, Boomstarter. Конечно, побеждать будут грамотные сделки, где есть хороший лид-инвестор, который за всех сделал работу по due diligence. И соинвесторы, имеющие хорошую инвестиционную модель и верящие не только в проект, но и в лид-инвестора, будут делать эффективные сделки. В ICO же все эти правила нарушены: соинвесторы, как правило, не имеют никакой инвестстратегии, не разбираются в бизнесе компании, не имеют никакого due diligence. Именно поэтому в 2018 и в ближайшие годы мы много услышим про дурацкие инвестиции и развалившиеся компании. Так что ICO был бы прекрасным инструментом и для инвесторов, и для стартапов, если бы требования к нему были бы похожи на IPO: проект имеет квалифицированный due diligence и прозрачную отчетность, какое-то корпоративное рейтингование, инвесторы защищены как держатели акций. В этом процессе, конечно, будет наведен некоторый порядок с запуском токенов-секьюритиз. Именно поэтому сейчас везде в мире ICO заменяется на private placement с узким кругом профессиональных инвесторов. Верю, что в будущем с наведением порядка в законодательстве обновленное ICO продолжит быть привлекательным инструментом. Что касается России, то торможение развития коллективных инвестиций во многом связано с отсутствием соответствующего законодательства, которое защитило бы инвесторов.

— На ваш взгляд, возможно ли взаимодействие и интеграция традиционных инвестиционных институтов, таких как венчурные фонды с краудинвестинговыми платформами?

— Я считаю, такое не только возможно, но и будет усиливаться в дальнейшем. Конечно, для фонда это лишние временные затраты. Зато и выгода очевидна для обеих сторон: инвесторы получают отличную команду профессионалов, которая за них нашла проект и полностью его проверила. А для фонда я вижу плюс в том, что он, являясь якорным инвестором, может добрать деньги в сделку на стороне, а не ходить к другим фондам, которые могут и большой дисконт потребовать, и какие-то эксклюзивные преференции для себя, а следовательно, фонд потеряет в доходности по сделке.